отец Евгений Зырянов

     протоиерей Евгений Зырянов — настоятель храма Петра и Павла с. Арамашка

ТРЕВОГИ И РАДОСТИ ОТЦА ЕВГЕНИЯ.

Тихо и странноспокойно в этом уголке города, окруженном центральными шумными улицами. За воротами Михайловского погоста остаются суетность и беспокойство, страсти и неурядицы — всё, что терзает душу, тяготит разум и сердце.
Иду среди старых, полузабытых могил со звездами на железных тумбах и старыми крестами. А там, за прутьями церковной ограды, на фоне белого снега, тоже белый храм — во имя Всех Святых. Сто восемьдесят пять лет назад был он заложен Пермской консисторией в виде часовни, затем перестраивался в церковь, дотягивался до своего современного архитектурного звучания. Но это уже из давней истории. А вот что вспоминается из перестроечных времен…
Год 89-й, а может быть, 90-й. Устав от обещаний и ожиданий, верующие православной общины навесили на главные врата Всехсвятского храма амбарный замок и, вооружившись подручными средствами, а главное — решимостью, не пустили-таки в церковь работников располагавшихся там ранее мастерских. Героически отстояли святое место, отмыли и отчистили. Затем отреставрировали с помощью епархии. Это была победа, и это был один из первых восстановленных храмов в Екатеринбурге…
Отец   Евгений   Зырянов  священником в церкви Всех Святых был рукоположен 25 февраля 1992 года, но службу иподьяконом начал здесь годом раньше, с момента открытия храма. Сейчас он по-детски искренне удивляется: ‘Неужели с той поры двенадцать лет прошло?’ Таково свойство человеческой натуры: не замечать быстротекущей жизни. Только по каким-то вехам ее, личным или общественным, мы понимаем: неостановимо, неудержимо время. ‘Еще бы осознать, что оно до крайности скоротечно, а то ведь живем так, будто у нас века и века впереди’, — говорит отец Евгений. И добавляет, что его, начавшего свое церковное служение в самом раннем детстве, в 40-х, видевшего атеистические перегибы 60-80-х годов, особенно беспокоит нынешнее время. Оно наиболее трудное, и для церкви — в первую очередь. Почему? Да потому, что привыкли винить в свалившихся на нас напастях и бедах всех и вся. А между тем, прав, ох как прав писатель Астафьев, говоря: ‘Ни Бог, ни природа не виноваты, что мы стали такими. Мы сами во всем виноваты’.
Священник с горечью рассказал историю о том, как однажды, пришедши в один из городских храмов, он с открытым сердцем и радостью поприветствовал молодых священнослужителей и поздравил их с праздником. Но ответа ни на приветствие, ни на поздравление не получил. Огорчился, и, конечно, не из-за себя только. В основном, из-за них, молодых. Немало тут нынче людей случайных. Идут в церковь не по вере, а по моде. Не хватает человечности, культуры, воспитания, наконец. Вырастили-то их потребителями, такими они и остаются. Очень тревожит это сердце священника.
Тонкими лучиками сквозь узкие окна-бойницы в храм Всех Святых проникает свет февральского дня, серенького и промозглого. Его перебивает уютный и тихий блеск свечей и лампад.
И вновь ловишь себя на мысли, что все твои личные проблемы и терзания остались где-то позади. Позади этих высоких церковных стен, за нехитрой оградой кладбища, получившего название Михайловского. И здесь, в беседе с батюшкой, отцом Евгением, начинаешь по-новому оценивать происходящее и в своей жизни, и в жизни близких людей, и всего общества.
Говорили мне, что очень уж благий этот отче — священник Евгений. Отдаю себе отчет в том, что это справедливо, буквально через полчаса нашего с ним разговора. Располагает к себе батюшка, в первую очередь, искренним стремлением понять собеседника, а поняв, желанием помочь. Откуда у него столько милосердия, что хватает на всех?
Чтобы ответить на вопрос, надо, пожалуй, вернуться в детство нашего героя, которое прошло сначала на ВИЗе, затем в центре Екатеринбурга, с бабушкой и с родителями. Сколько себя помнит, ходил Женя в храм Иоанна Предтечи. Полюбил церковное пение, сладковато-терпкий запах ладана, ласковый свет свечей. Помнит, как учила его уставщица Ново-Тихвинской обители, матушка Вера. ‘Женька, приди ко мне, книги почитаем!’ А книги всё духовные. Иногда хитростями да уловками детскими удавалось избегать Жене серьезной учебы, что огорчало и сердило монахиню. Но при всем том податливая память впитывала основы православной веры без большой натуги, а затем и с радостью. И уже лет в десять он стал прислуживать алтарником в единственной, оставшейся нетронутой в безверную годину, Ивановской церкви. Вот тогда и пригодился багаж, переданный матушкой Верой маленькому Жене. А еще ему многое преподали тогдашние владыки, служившие в Екатеринбургской епархии в разное время — Тавия, Платон, Мелхиседек.
С тринадцатью архиереями удалось послужить отцу Евгению, и все были для него примером в Христовой вере, в пастырской работе, в жизни. Правда, всё-таки Тавия остается самым ярким воспоминанием, потому что это было истоком, началом серьезного и осмысленного духовного служения  Евгения   Зырянова . Да еще потому, что детское восприятие всегда самое острое, памятливое, незабываемое.
Почему-то вспоминается ему часто одна из заутрень Пасхи. Семь раз во время службы меняет архиерей Платон одежды. Они красивые, богатые, редкие по тем временам. Владыка привез их из-за границы, где служил архиепископом ряд лет. Доверял свои одежды (глажку и прочий уход) только Зырянову.
‘Евгений, ты только поосторожнее с облачением’. А он и так строжится и бережет одежды: какая же пасхальная служба и пасхальная радость без них?
И еще одно воспоминание, сохраненное сердцем. В Камышлов, на открытие храма, певчие хора в спешке забыли взять книги и ноты. Что делать? Тогда он, Евгений, помог им: гладя облачения, диктовал весь порядок молитв, подпевал хору. Словом, спас хористов. Благо, знания были заложены прочные.
Слушаю рассказы отца Евгения и не могу от одной мысли отделаться: очень уж ровно и благостно, согласно с его воспоминаниями, жило духовенство в эпоху застоя. Прямо без сучка и задоринки. Но, оказалось, рано так подумала: и собеседник мой прошел путь искушений и испытаний. Написали о нем статью в газете ‘На смену!’ Дескать, как это может молодой человек, здоровый, умный, служить в церкви, верить в Бога?
‘Обидели меня тогда газетчики, — говорит отец Евгений. — Не столько публикацией, сколько таким вот отношением к церкви. Будто и не обычные люди из нашего общества ходят сюда, а Бог весть какие — убогие, неполноценные. А в церковь-то в ту пору шли истинно верующие, крепкие в своих убеждениях прихожане’.
Переживал он тяжело и болезненно тот случай, тем более что журналисты, с которыми он, можно сказать, не говорил при встрече, многое домыслили, присочинили, выдав белое за черное. Так было принято в те времена, когда дело касалось церкви. Приукрашивание, наоборот, происходило, когда рассказывали о делах совхозных или заводских. И мало кто знал, что строчки из морального кодекса строителя коммунизма о том, что каждый из нас по отношению к другому должен быть другом, товарищем и братом, — суть Заповедей Христовых. Не знали и ничего про это не думали. Вот и девушка, с которой до ‘скандальной’ публикации встречался Евгений, тоже подумать не захотела, а пришла к нему домой и, расстроенно бросив газетку на стол, прямо так-таки и заявила: ‘Я думала, ты хороший человек, а ты вот, оказывается, какой…’
В общем, расстались, разошлись, стали чужими. Годы спустя увидел ее. Поговорили. Жизнь не сложилась. Потеряла мужа, пережила много горя. Пережил и он. Прошел через унижения, горкомовские комиссии, КГБ. Был такой натиск, такая обработка, что отец Евгений до сих пор удивляется: как устоял тогда? Бог помог. Да добрые люди. О них, коллегах, работниках завода медпрепаратов (он тридцать восемь лет трудился на этом первом на Урале коммунистическом предприятии, не покидая иподьяконовского, а затем и дьяконовского поста в Ивановской церкви), отче вспоминает с большой любовью и уважением. Гонений и ущемлений не ведал, только поддержку и понимание, хотя, ясно, что в открытую о своем служении в церкви он тогда не мог говорить. Ни к чему было ‘будить спящего зверя’. Это сейчас гонители и гнобители, бывшие махровые атеисты, частенько поворачиваются лицом к церкви. Молятся, свечи ставят, исповедуются. Бог им судья. Может, у кого-нибудь и настоящим покаяние окажется…
Одного такого ‘бывшего’, устраивавшего разборки  Зырянову , встретил как-то раз отец  Евгений . Тот прошел было, но, узнав, возвратился. ‘Тебя ведь, кажется, Евгений зовут? — уточнил. — Ты прости, брат, меня, я ведь был тогда при партийной должности. Иначе было нельзя. Работа такая…’
И в этом все мы со своими слабостями и пороками. Как было бы здорово, если бы мы, наконец, осознав свое божественное начало и то, что воля нам дана для дел праведных, а не дурных, научились бороться со злом. Возделывать внутри себя свой духовный сад.
Для отца Евгения, священника с небольшим пока стажем (одиннадцать всего лет), но при церкви служащего с младой поры, этот сад уже сложился, возрос. Он видит его цветение и плоды. Вот церковь Всех-святская более десятка лет поблескивает золотом крестов. К нему люди идут за советом, с тяготой душевной или радостью теплой, иногда с горем. Тут вот недавно встретил совсем молодого человека, который чуть раньше был у него на исповеди. Худой, грязный, унылый. ‘Что делать, батюшка? — говорит. — Меня сегодня чуть не убили. Нет ни дома, ни родных. Совсем один. От наркомании ушел, теперь вот СПИД обнаружили. Как жить дальше?’ ‘Что же вы ему сказали? — спрашиваю. — Трудно человека утешить в таком отчаянии.’     ‘Вовсе нет, — ответил отче. — Я ему сказал — молись. Отчаяния быть не может. С человеком надо просто поговорить хорошо и ласково. Посоветовал ему отбросить стыд, сходить к врачам. И вы знаете, ему помогло! Через три недели встретил парня уже в другом настроении. Сказал, что почувствовал в себе силы. Значит, болезнь свою победит’.
Он рассказывает об этом с радостью. Еще одна заблудшая душа увидела в темноте спасительный свет. Но как мало таких среди молодежи. Она, молодежь, очень, очень беспокоит. Это какое-то неприкаянное поколение. Походит на корабль без руля и ветрил в бушующем море. Выплывет корабль, так выплывет. Но разве это справедливо? Разве так быть должно?
И уходят под высокий купол церкви проникновенные слова молитвы духовника о нас с вами, о нашем мире, прекрасном и грозном одновременно.
‘Боже, спаси души рабов твоих…’

                                                                           Валентина ЕФРЕМОВА, 2002 г.